Во-первых, к работе на ракетном вооружении и проведению комплексных занятий допускался личный состав только после сдачи зачета на допуск к работе комиссией дивизиона (полка) и отданием письменного приказа по полку с вручением заверенного печатью полка Удостоверения о допуске к работе по специальности в качестве номера расчета отделения.
Во-вторых, на каждое комплексное занятие назначался ответственный от командования дивизиона (КЗ с заправкой — отдельная тема). Обычно это был или командир дивизиона, или его заместитель, или главный инженер дивизиона. Иногда — начальник штаба дивизиона. Задача ответственного — обеспечить качественное проведение комплексного занятия и оценить действия командира батареи при подготовке и проведении пуска ракеты в соответствие с планом комплексного занятия.
В-третьих, на каждое комплексное занятие назначалась инструкторская группа из офицеров других стартовых батарей дивизиона, которая включала начальников отделений и оператора машины подготовки. Впоследствии, с созданием в дивизионе службы ракетного вооружения в 1963 году, в качестве инструкторов стали назначаться в основном офицеры службы РВО дивизиона. Задача инструкторской группы — обеспечить безопасность и безаварийность при проведении КЗ, оценить офицеров батареи и каждого номера расчета.
В-четвертых, в конце комплексного занятия с офицерским составом батареи проводилось подведение итогов с разбором действий офицеров и личного состава батареи с выставлением оценок каждому офицеру и каждому номеру боевого расчета, каждому отделению и батарее в целом.
Эти правила можно назвать правилами организационными, но были правила и технологического характера, обязательные к исполнению при проведении комплексных занятий.
Одно из них — защита всего личного состава стартовой батареи и контролирующих лиц от поражения компонентами ракетных топлив. Поэтому при проведении комплексных занятий весь личный состав работал в средствах защиты.
Это защитный костюм из ткани ПХВ (перхлорвиниловой), состоящий из куртки с капюшоном и брюк, противогаз, резиновые сапоги и резиновые перчатки. Обычно личный состав переодевался в средства защиты по прибытию на стартовую позицию средств заправки (независимо от того с КРТ или без КРТ, как это было до 1965 года) и находился в средствах защиты до выполнения учебной задачи — проведения условного пуска ракеты.
Первые годы на комплексных занятиях и при работе с КРТ использовались обычные общевойсковые противогазы МО-4 со шлеммаской ШМ-41. Они хранились в казармах в пирамидах вместе с автоматами и защитными костюмами комбинированного типа. На куртках и брюках этих костюмов передняя сторона была изготовлена из ткани ПХВ, а задняя сторона — из шерстяной ткани типа солдатского шинельного сукна. Такой костюм, конечно, не мог полностью обеспечить защиту от КРТ, но пока комплексные занятия проводились без заправки ракеты КРТ, эти недостатки никак себя не проявляли, но когда пришлось личному составу работать и обращаться с КРТ несовершенство защитного костюма стало очевидным. Это несовершенство испытали на себе во втором дивизионе, когда начались комплексные занятия с заправкой.
Ракетные войска были укомплектованы новыми защитными костюмами, полностью изготовленными из ткани ПХВ. Капюшон, обшлага рукавов и брюк стягивались резинками, что обеспечивало более надежное прилегание капюшона к противогазу на голове, а обшлагов рукавов и брюк — к резиновым перчаткам на руках и резиновым сапогам на ногах и удобство при одевании и снятии костюма.
В войска поступили и специальные противогазы для работы с КРТ — ПРВ-У (противогаз ракетных войск улучшенный) со шлеммаской ШМС-Р, оборудованной защищенным от воздействия КРТ переговорным устройством, что было очень важным для ракетчиков.
Противогазы ПРВ-У и защитные костюмы находились на боевых постах и в сооружениях стартовых позиций батарей. Отпала необходимость брать с собой общевойсковые противогазы МО-4 из казармы при проведении КЗ.
Используя средства защиты при проведении комплексных занятий, личный состав становился не различим, что осложняло командование батареей при подготовке и проведении пуска ракет. Надо было как-то пометить личный состав по отделениям и номерам боевых расчетов. Было решено на защитных костюмах, на спине и на левой стороне груди, нанести краской по трафарету цифры — номера боевого расчета в геометрической фигуре — в круге, квадрате, треугольнике и ромбе, которые обозначали отделения батареи. Какая фигура соответствовала, какому отделению — я уже не помню, но помню, что на защитном костюме командира батареи была нанесена 4-х цветная опоясывающая полоса на груди и спине, а над ней на спине и на левой стороне груди — КБ. Проблема опознавания была решена, но оставалась проблема управления в противогазах в условиях звуко- и светомаскировки при проведении подготовки и пуска ракеты.
Звуко- и светомаскировка — это еще одно правило, которое требовалось соблюдать при проведении комплексных занятий. Отдавать команды, распоряжения и получать доклады во время комплексного занятия, находясь в общевойсковом противогазе МО-4 со шлем-маской ШМ-41 без переговорного устройства (а именно в нем приходилось работать в первые годы службы) довольно затруднительно, если не сказать, что почти невозможно, тем более в условиях, когда на стартовой позиции достаточно шумно от работающих агрегатов. Командиру батареи, начальникам отделений, чтобы быть услышанными, приходилось, нарушая установленные правила безопасности, оттягивать маску противогаза от лица, чтобы отдать команду или распоряжение личному составу. Появление новых противогазов ПРВ-У со шлем-маской ШМС-Р с переговорным устройством положение, конечно, улучшило, но полностью проблему не решило. Маска ШМС-Р с переговорным устройством давала возможность использовать громкоговорители-динамики для управления войском на старте, чем и воспользовались командиры батарей. Маска-то давала, однако компетентные органы через какое-то время эту возможность прикрыли. Выяснилось, что команды, усиленные динамиком-громкоговорителем, слышны за пределами дивизиона, особенно ночью. Громкие команды по ночам были слышны иногда за пределами дивизиона даже без употребления динамиков-громкоговорителей, вызывая недоумение у случайных аборигенов, слышавших в ночи призывы: «Все на тележку», «Все к столу», «Все от стола», «Первый готов». Кстати, по этой же причине было запрещено использование сирен в дивизионах для объявления «Тревога», чтобы не нарушать скрытность проводимых мероприятий. Командирам батарей оставалось только компенсировать запрет на динамики повышением голоса и совершенствованием взаимопонимания с начальниками отделений, чтобы понимать друг друга с полуслова, вернее, с полужеста. Проблему улучшения управления боевым расчетом на БСП Р-12 пытались решить и на верху, но приемлемого решения так и не нашли. Я помню, что к нам в дивизион приезжала группа специалистов из какого-то НИИ, чтобы в войсковых условиях на комплексном занятии проверить возможность использования шлемофонной связи для управления при подготовке и проведении пуска ракеты в наземном дивизионе. Испытание они проводили на комплексном занятии 8-ой батареи и убедились в невозможности использования шлемофонной связи при боевой работе. С чем и удалились. Больше этот вопрос не поднимался.
Что касалось светомаскировки? Светомаскировка не предполагала тотального запрета на освещение на стартовой позиции и работе в кромешной темноте. Средства заправки, установщик 8У210, компрессор 8Г33У, обмывочно-нейтрализационные машины 8Т311, ПЩС, находящиеся на стартовой позиции, были оборудованы средствами освещения и подсветки органов управления и рабочих мест. Но, кроме работы на этих агрегатах, надо было: подготовить пусковой стол 8У217 к установке ракеты; установить ракету на пусковой стол, привести ее в вертикальное состояние и отгоризонтировать; подсоединить заправочные коммуникации к ракете с помощью наполнительных соединений; подсоединить электрические кабели, не перепутав в темноте разъемы, и воздушные коммуникации; установить ампульные батареи; провести прицеливание, а для этого установить угломер в приборный отсек ракеты и т.д. и т.п. Причем, все эти операции ответственные, и при ненадлежащем исполнении могут привести к аварийной, даже к катастрофической ситуации, с выводом из строя техники и личного состава, к не выполнению боевой задачи. Естественно, что было желание осветить стартовую позицию с помощью дополнительных источников освещения в виде фонарей, установленных на столбах у стартовой позиции или на сооружениях стартовой позиции. Или с помощью фар автомобилей. Что вначале и делалось, но, как в случае со звукомаскировкой, пришлось от подобного рода демаскировки стартовой позиции отказаться и использовать только штатные средства подсветки — светильники на щелочных аккумуляторах в расчете прицеливания и подручные средства в виде автомобильных переносок или ручных фонариков для подсветки конкретной операции, проводимой номером боевого расчета. Надо отметить, что за все время существования полка нештатных ситуаций на ракетном вооружении из-за недостаточной освещенности во время проведения комплексных занятий, тактико-специальных учений не было.
По прошествии нескольких лет с момента развертывания ракетных полков РСД появилось еще одно правило проведения комплексных занятий — НЕПРЕРЫВНОСТЬ проведения комплексного занятия от начала и до его окончания и занятия исходного положения постоянной боевой готовности. И это правило появилось не случайно, и было вызвано не злой волей командования, а чрезвычайным происшествием в одном из полков РСД во время проведения комплексного занятия с заправкой. Я не помню, что это за полк и где он дислоцировался, но до сих пор помню фамилию непосредственного виновника происшествия. Сержант Михайлов — начальник расчета заправки горючего заправочного отделения стартовой батареи. Происшествие произошло во время проведения комплексного занятия с заправкой учебно-тренировочной ракеты КРТ. После того, как батарея выполнила учебную задачу, соответствующими командирами было принято решение: сделать перерыв в работе и отправить личный состав батареи на обед. На время отсутствия личного состава, для охраны стартовой позиции с развернутой техникой был назначен сержант Михайлов.
Надо сказать, что в таком решении не было ничего необычного. Так же поступали и в других ракетных полках при проведении комплексных занятий и не только с заправкой, в том числе и у нас в полку. Дело в том, что комплексные занятия и операции по занятию постоянной боевой готовности занимали достаточно много времени в зависимости от выполняемого плана и батареи не успевали закончить комплексные занятия до установленного времени обеда личного состава. Перед командиром батареи всегда возникал вопрос о том, каким образом кормить личный состав. Обычно при проведении комплексных занятий личный состав отправлялся на прием пищи или после занятия определенной степени боевой готовности, или после проведения условного пуска ракеты, как в случае с сержантом Михайловым. При проведении тактико-специальных занятий и учений, с организацией боевого дежурства в различных степенях боевой готовности, пища доставлялась на стартовую позицию, и прием пищи организовывался в одном из сооружений стартовой позиции во время несения боевого дежурства. Чрезвычайное происшествие с участием сержанта Михайлова произошло из-за того, что сержант Михайлов, как начальник расчета заправки горючего, решил времени зря не терять и до возвращения личного состава с обеда слить горючее ТМ-185 из ракеты в цистерну горючего 8Г11. Однако он не учел того, что для слива КРТ из ракеты должны быть открыты дренажно-предохранительные клапана (ДПК) баков окислителя и горючего, а для этого на борт ракеты для открытия ДПК должен быть подан с ПЩС воздух высокого давления. А это уже сфера деятельности двигательного отделения батареи. ДПК, естественно, были закрыты, как и положено, при пуске ракеты, что при сливе привело к трагическим последствиям: в баке горючего образовался вакуум, под действием атмосферного давления произошло смятие обечайки бака горючего, нарушение вертикальности ракеты и падение ракеты со стола с разливом окислителя на стартовой позиции и выводу из строя агрегатов ракетного вооружения. Сержант Михайлов погиб.
После этой катастрофы Главнокомандующим РВСН было приказом запрещено прерывать комплексные занятия до полного их окончания и занятия постоянной боевой готовности.
О технических проблемах при проведении комплексных занятий. Конечно же, проведение комплексных занятий, особенно в первые годы службы, не обходилось без возникновения технических проблем. Речь идет не о поломках и выходу из строя агрегатов ракетного вооружения, непосредственно связанных с подготовкой и пуском ракет во время проведения комплексных занятий, таких случаев я вообще не помню, речь идет именно о технических проблемах, связанных с проверкой некоторых параметров при подготовке ракеты к пуску. Можно выделить три типовые характерные технологические операции, проводимые при разворачивании наземного оборудования и подготовки ракеты к пуску, которые вызывали три технические проблемы. Технические проблемы, без устранения которых нельзя было продолжать подготовку ракеты к пуску. Это — «Проверка влажности воздуха», «Проверка целостности цепей и сопротивления изоляции кабельной сети» и «Проверка АПР». Результатов этих проверок командир батареи, начальники отделений, контролирующие и ответственные лица ожидали с определенным волнением, ибо было совсем не исключено, что результаты окажутся не укладывающимися в норму.
После прибытия компрессорной станции 8Г33У на стартовую позицию надо было обязательно перед тем, как использовать компрессорную станцию для выдачи сжатого воздуха, проверить влажность выдаваемого воздуха. Влажность определялась по температуре выпадения росы из воздуха, так называемой точки росы, которая должна была быть не выше минус 55 градусов C. Влажность выдаваемого воздуха замерялась с помощью фотоэлектронного индикатора влажности 8Ш31, который был довольно капризным прибором, особенно в неопытных руках, поэтому иногда результаты замеров влажности были неудовлетворительными не столько из-за компрессора, сколько из-за прибора замера влажности. За влажностью выдаваемого воздуха компрессором был строгий контроль. Не мог находиться в постоянной боевой готовности, тем более на боевом дежурстве, агрегат, не обеспечивающий кондиционные параметры воздуха. Мало того, что влажность воздуха проверялась еженедельно при еженедельном обслуживании техники и при отклонении от нормы часами гонялись компрессорные станции для регенерации (осушки) адсорберов, невзирая на время, но и при подготовке к комплексному занятию начальники двигательных отделений старались еще раз убедиться, что влажность выдаваемого компрессором воздуха в норме. Но все равно на старте результатов замера влажности командир батареи и начальник двигательного отделения ожидали с некоторым беспокойством. Со временем как-то все утряслось, и острота проблемы спала, то ли личный состав стал лучше работать, то ли индикатор влажности приспособился к личному составу
Еще одна технологическая операция, вызывающая беспокойство командира батареи и офицеров электроогневого отделения при подготовке ракеты к пуску, — проверка целостности электрических цепей и сопротивления изоляции наземной кабельной сети. После этой операции могла обнаружиться техническая проблема — нарушение какой-нибудь электрической цепи и (или) отклонение от нормы сопротивления изоляции некоторых электрических цепей. Как правило, нарушения (обрывы) электрических цепей иногда обнаруживались в переходных кабелях ШР-ШО, связывающих наземную кабельную сеть с бортом ракеты. Была понятна и причина появления обрывов — износ кабелей ШР-ШО из-за интенсивной эксплуатации — регулярного развертывания и свертывания на комплексных занятиях, что не могло не отразиться на кабелях, приводя к обрыву некоторых цепей. Стартовая батарея была укомплектована двумя комплектами кабелей ШР-ШО (для первого и второго пуска ракет). Один комплект из них постоянно использовался при проведении комплексных занятий и, естественно, изнашивался. Однако, не так беспокоил обрыв цепей кабелей ШР-ШО (в конце концов, кабеля можно было без задержки заменить вторым комплектом), сколько отклонение от нормы сопротивления изоляции некоторых цепей наземной кабельной сети.
Причем, таких цепей было совсем немного — одна или две и со временем и командир батареи, и офицеры электроогневого отделения стали знать от каких цепей можно ждать неприятности при проверке специальным пультом (не помню его название и индекс) и с тревогой ждали, когда стрелка переключателя приближалась к номерам этих цепей. Если подобная неприятность случалась, то надо было: принимать срочные меры по поиску того места, где могло произойти нарушение сопротивления изоляции; проверять состояния соответствующих кабелей и разъемов, которыми они были подсоединены к наземным агрегатам, в первую очередь к электропреобразовательному агрегату 8Н214, который размещался на стартовой позиции в заглубленном неотапливаемом сооружении; при необходимости разворачивать подогреватель воздуха 8Г27У и просушивать теплым воздухом возможные места нарушения сопротивления изоляции.
А агрегат 8Г27У представлял потенциальную опасность и требовал умелого обращения, чтобы не «раздуться». В полку было несколько случаев вывода из строя подогревателей воздуха из-за неумелого или небрежного обращения с ними, когда нарушались установленные правила включения — обязательная продувка камеры горения от паров бензина перед включением подогревателя.
И третья типовая характерная техническая проблема — красный транспарант «АПР» (аварийный подрыв ракеты), который частенько загорался при генеральной проверки во время проведения КЗ.
… А «АПР» горит, комбат волнуется.
Не унывай комбат, не унывай…
Но как мог не унывать командир батареи, если ГЧ пристыкована к ракете, а цепи аварийного подрыва ракеты не в норме? Значит нельзя устанавливать ракету на пусковой стол. Проблему, конечно же, решали, иногда даже не дозволенным способом. Начальники 3-их отделений могут рассказать подробнее. Стало легче, когда проведение генеральной проверки было отменено Боевыми графиками.
Возникали и другие технические проблемы при подготовке к пуску ракеты, поэтому на старте всегда была под руками знаменитая «одиннадцатилистовка» — электрическая схема наземного и бортового электрооборудования ракеты 8К63. Находилась она у оператора машины подготовки 8Н213 в чемодане с секретными документами, которые оператор машины подготовки, с объявлением тревоги, получал в секретной части дивизиона и, в сопровождении солдата с автоматом, доставлял на стартовую позицию и держал при себе в машине подготовки, выдавая при необходимости командиру и офицерам батареи.
Надо сказать, что за все время существования полка никаких происшествий, связанных с секретными документами и оружием личного состава при проведении комплексных занятий не было, а вот происшествия на ракетном вооружении во время проведения комплексных занятий с заправкой КРТ и без заправки КРТ были, но об этом — позже.
В заключение темы комплексных занятий несколько слов о тех боевых задачах, которые отрабатывались стартовыми батареями на комплексных занятиях. Это:
— пуск из постоянной боевой готовности;
— перевод из постоянной боевой готовности в повышенную боевую готовность. Пуск из повышенной боевой готовности;
— перевод из постоянной боевой готовности в повышенную боевую готовность. Перевод из повышенной боевой готовности в полную боевую готовность. Пуск из полной боевой готовности;
— перевод из постоянной боевой готовности в полную боевую готовность. Пуск из полной боевой готовности.
До 1967 года Положением о боевом дежурстве частей и подразделений ракетных войск предусматривалась еще одна степень боевой готовности — повышенная 1-ой степени. Ракета устанавливалась на пусковой стол, прицеливалась, но не заправлялась КРТ, в отличие от полной боевой готовности. Кроме того, она крепилась к пусковому столу еще дополнительно к ветровому креплению так называемым штормовым креплением, комплект которого состоял из четырех ферм-распорок и четырех тросов, которые крепились к нижнему силовому шпангоуту приборного отсека ракеты и к пусковому столу в четырех местах. Для установки и снятия штормового крепления, в состав 2-х батарей каждого наземного дивизиона (во 2-ом дивизионе — 5 и 7 батареи) входили автовышки 8Т116. Предусматривалось в повышенной боевой готовности 1-ой степени использование одной автовышки на две батареи. Кроме того, автовышки предназначались и для использования в случаях, когда могли возникнуть проблемы со снятием чехла обогрева ГЧ перед пуском. Стартовые батареи отрабатывали во время комплексных занятий и перевод в повышенную боевую готовность 1-ой степени, и пуск из этой готовности.
Летом 1962 года в дивизии началась подготовка 79 (Плунгенского) ракетного полка к предстоящей переброски на Кубу в составе специально сформированной для этой цели из нескольких ракетных полков 51 ракетной дивизии (операция «Анадырь»). Подготовка Плунгенского полка косвенно коснулась и других полков дивизии, в том числе и нашего полка, в частности для перевозок различного технического имущества с окружных складов для нужд готовящегося к переброске на Кубу полка. В одной из таких перевозок пришлось принять участие и мне. В полку была сформирована колонна из нескольких грузовых автомашин ЗИЛ-164 и двух бортовых — КрАЗ-214. Начальником колонны был назначен майор — один из начальников служб полка (за давностью лет я уже забыл, кто это был, но помню, что это был худощавый черноволосый и смуглый мужик), а его помощником я — заместитель командира 8-ой стартовой батареи по техчасти.
Он возглавлял колонну на ЗИЛ-164, я замыкал на КрАЗ-214. Мы должны были получить разнообразное автотракторное имущество на окружных автомобильных складах Вильнюсе и доставить груз в Паплака. Был июль-месяц, погода стояла прекрасная, дорога была отличная и наша колонна без приключений добралась до Вильнюса. Мне было интересно проехать по Литве, тем более, что, хотя я уже прослужил в полку почти год, Литвы, кроме Жагаре, я почти не видел и дальше Ионишкиса не ездил, даже не был в Шяуляе, где располагался штаб дивизии. А теперь пришлось проехать половину Литвы по маршруту Жагаре — Ионишкис — Шяуляй — Кельме — Крижкальнис — Каунас — Вильнюс. Из Вильнюса со складов выехали только рано утром на следующий день, потому что получили и загрузили имущество только к вечеру, и ехать на ночь не имело смысла. Водителей определили для ночлега в солдатскую казарму подразделения, обслуживающего склады и несущего их охрану. Майор, как белый человек, ушел в город в гостиницу, а меня оставил с солдатами. Проболтавшись, некоторое время по городу, я вернулся на склады к отбою, убедился, что с нашими водителями все в порядке и они, намаявшись от долгой дороги и загрузки автомобилей, спят безмятежно здоровым сном потрудившихся молодых ребят. В пять часов утра наша колонна выехала со складов в том же порядке, как и приехала. Майор во главе колонны на ЗИЛ-164, я в замыкании на КрАЗ-214. Раннее июльское утро, ясная погода, прекрасная дорога, хорошее настроение. Ничто не предвещало никаких неприятностей. Однако, как говорится, человек предполагает, а бог располагает. Не успели мы отъехать и десяти километров от города, как впереди идущий КрАЗ начал тормозить, съехал на обочину и остановился. Пришлось остановиться и нам, пристроившись в его хвост. Водитель остановившегося КрАЗа вылезает из кабины, взбирается на крыло, откидывает капот... Что-то случилось? Выпрыгиваем из нашего КрАЗа и мы с водителем, подходим, залезаем на крыло и видим, что двигатель, капот — все залито маслом. Прорвало пробковую прокладку между головкой блока и блоком и масло буквально хлещет из под головки блока при работающем двигателе. Двигаться дальше нельзя — за считанные секунды масло из двигателя будет выброшено и двигатель заклинит. Что делать? Собственно говоря, никаких вариантов у нас, стоящих на дороге, нет. Тащить тяжелогруженый КрАЗ на буксире другим тяжелогруженым КрАЗом более 400 км до места назначения? Наверное, было бы можно, но у нас нет жесткого буксира — штанги, как, впрочем, и мягкого — троса, хотя трос в нашей ситуации не подходил — опасно, да и порвался бы он, стоило его только дернуть буксировщиком. Что и происходило в дальнейшем, ведь наши напасти не закончились прорывом прокладки головки блока, но об этом чуть ниже. Подумали мы, подумали и решили посмотреть, что же такое случилось с прокладкой и можно ли что-либо сделать, чтобы масло не выбивало, а поскольку положение все равно безвыходное, снять головку блока шестицилиндрового двигателя ЯАЗ-М206, установленного на КрАЗе. К сожалению, я не помню фамилии водителей КрАЗов, но могу только сказать, что хорошие и толковые были солдаты, да и водители неплохие, чтобы отважиться на такое дело на дороге. Я думаю, что профессиональные водители понимают, что задача эта не простая. Решение принято — водители начинают снимать головку блока. Через какое-то время, обнаружив, что хвост колонны оторвался, возвращается майор-начальник колонны, чтобы узнать, в чем дело.
Узнал, отдал распоряжение — мне остаться с КрАЗами до устранения неисправности и догонять колонну, которая продолжила свой путь. Водители сняли головку блока. Состояние пробковой прокладки было не утешительным, не оставляющим никаких надежд на ее хоть какую-то реанимацию. Нужна была новая прокладка. Самое обидное было в том, что в нашей колонне были такие прокладки, ведь мы получали запасные части, в том числе и прокладки для двигателей ЯАЗ-М204, установленные на компрессорных станциях 8Г33У. А двигатели ЯАЗ-М206 и ЯАЗ-М204 — однотипные, только у одного 6 цилиндров, а у другого — 4. И из двух прокладок для двигателя ЯАЗ-М204 очень просто можно составить прокладку для двигателя ЯАЗ-М206. Но беда в том, что прокладки уехали вместе с колонной, а мы остались и стоим на дороге Вильнюс — Каунас с поднятым капотом и снятой головкой блока. Время — 7-ой час, тихо, на дороге не души — ни людей, ни машин.
Вдруг со стороны Вильнюса послышался звук работающего двигателя автомобиля и далеко на пригорке появился какой-то движущийся предмет, который по мере приближения к нам оказался автомобилем ГАЗ-51 с будкой вместо кузова, движущимся с большой скоростью, чем он, собственно, и привлек наше внимание на пустынной дороге. С крыльев КрАЗа, на которых мы стояли, было хорошо видно, как машина приближается к нам, мало того, что с большой скоростью, но и с твердым намерением таранить в зад второй КрАЗ. В последнюю секунду водитель ГАЗ-51, стремясь избежать лобового столкновения, резко рванул руль влево, но столкновения избежать все-таки не удалось — машина задела правым углом будки левый угол заднего борта нашего КрАЗа. Скорость ГАЗ-51 была настолько велика и удар об КрАЗ настолько сильным, что в одно мгновение будка превратилась в кучу мусора из щепок и обломков досок, перемешанных с соломой, находившейся в будке. Водитель ГАЗ-51 удержал машину на дороге и она, вихляя, проскочила вперед мимо наших КрАЗов, мимо нас, стоящих на крыльях переднего КрАЗа и с изумлением наблюдавших эту картину, и остановилась в метрах 30 от нас. За машиной по дороге катилась куча мусора — все то, что осталось от будки, устилая дорогу обломками, пока окончательно не рассыпалась, как раз перед нами. Но самым неожиданным и страшным было то, что среди этого мусора на дороге вдруг обнаружился человек без признаков жизни. Не знаю, что чувствовали мои водители, но мои чувства были не из приятных. Ощущение произошедшей трагедии, жалости, сострадания, с одной стороны, и чувство досады от предстоящих разбирательств, выяснений, с другой стороны. Между тем, из кабины ГАЗ-51 выскочили водитель и женщина и с воплями бросились к лежащему на дороге мужчине, начали его тормошить с причитаниями. К их и нашему счастью мужчина зашевелился и открыл глаза, с помощью водителя и женщины поднялся и даже с помощью своих спутников, державших его под руки, доплелся до ГАЗ-51. Отлегло, но ненадолго. К месту происшествия подъехал и остановился рейсовый автобус с пассажирами, направлявшийся в сторону Вильнюса. Мысленно ставлю себя на место водителя автобуса. И что же водитель автобуса видит? Стоящий без кузова гражданский ГАЗ-51, военный КрАЗ с поднятым капотом и разбросанными деталями, второй КрАЗ и усыпанную обломками дорогу.
И думает, что произошло дорожно-транспортное происшествие по вине военных и что надо помочь своим землякам разобраться с нами. Вылезает из автобуса и с ходу прет на нас, получая в ответ совет, не лезть не в свое дело и идти... Начинает объясняться с земляками. Мы не поняли, что они друг другу говорили, потому что говорили они по-литовски, но на всякий случай приготовились к отпору, вооружившись здоровенными гаечными ключами. Однако все обошлось — автобус двинулся по своему маршруту в сторону Вильнюса, земляки быстренько очистили дорогу от мусора, усадили мужика из будки на раму за кабину своего автомобиля и слиняли. А мы опять остались одни со своей проблемой и чувством тревоги — как бы водитель не сообщил на въезде в Вильнюс первому попавшемуся милиционеру о ДТП на дороге. Минут тридцать находились в тревожном ожидании, но, ни милиции, ни ГАИ не появилось. То ли водитель не сообщил, то ли не встретил ни одного милиционера, а постов ГАИ на въезде в город тогда не было, то ли земляки попросили не подымать шума. Время движется к 8 часам утра и к началу рабочего дня на складах. Остается один вариант — вернуться на склады в Вильнюс и попросить прокладку головки блока для двигателя КрАЗа. Оставляю неисправный КрАЗ с водителем на дороге, а на втором КрАЗе возвращаюсь на склады в Вильнюс, одному из работников склада объясняю ситуацию и прошу помочь — найти и дать мне прокладку головки блока двигателя ЯАЗ-М206. Такой прокладки не оказалось, но нашлись две прокладки для двигателя ЯАЗ-М204, что нас полностью устраивало. Замечу также, что все это безвозмездно. Удовлетворенные успехом, возвращаемся назад к оставленному КрАЗу и, не теряя времени, принимаемся за работу. Водители устанавливают головку блока, проверяют работу двигателя и герметичность стыка блока двигателя с головкой. Все в порядке! Можно двигаться дальше. 400 км преодолеваем без проблем, а потом возникает новая проблема — закипает вода в системе охлаждения двигателя одного из КрАЗов. Потек радиатор. КрАЗ надо было брать на буксир, а буксира ни жесткого, ни мягкого нет (крупный прокол автослужбы полка и неопытность офицеров, в том числе и моя.) Да и опыта-то не откуда было взяться. Опыта нет, зато на КрАЗах есть лебедки, установленные спереди — хоть какой-то выход из положения. Сматываем с лебедки неисправного КрАЗа метров 15 троса, цепляем трос за буксирный крюк другого КрАЗа и снова в дорогу. Транспортировка на мягком буксире тяжелогруженой машина — задача непростая, требующая опыта обоих водителей, чтобы не допускать провисания троса и рывков троса буксировщиком. Такого опыта у нас нет и через несколько километров трос лебедки — рвется, как нитка. И так повторяется несколько раз. Стемнело. Пришлось оставить неисправный КрАЗ с водителем на дороге и ехать в Паплаку за помощью. В автопарке полка в Паплаке нашелся жесткий буксир, с помощью которого, наконец-то, мы притащили неисправный КрАЗ к месту назначения. На следующий день разгрузились, заменили неисправный радиатор на КрАЗе, загрузились различным техническим имуществом для Плунгенского полка и убыли в Плунге в 79 ракетный полк. В полку полным ходом шла подготовка к передислокации. В памяти о том времени сохранилась суета подготовки, штаб полка, а он тогда находился в городе Плунге, переполненный массой офицеров различных категорий из вышестоящих штабов, и ресторан вечером, буквально забитый офицерами полка и командировочными.
Участие Плунгенского полка в операции «Анадырь» косвенно коснулось и нашего полка не только участием в перевозке грузов, но и временным размещением в каждом из наших наземных дивизионов по одной стартовой батареи Омского полка, который прибыл на смену Плунгенскому полку и должен был развернуться на БСП Плунгенского полка после его убытия. Это размещение отразилось и на судьбе некоторых офицеров 2-го дивизиона.
Обычно всякие организационные мероприятия влекут за собой и некоторые кадровые изменения, в том числе замену кадров или доукомплектования новых подразделений за счет старых, чем пользуются командиры, чтобы избавиться от неугодных или неудобных офицеров по известному принципу, о котором я уже говорил ранее. Под этот принцип попали и два офицера 5-ой батареи, я думаю, не без участия командира 5-ой батареи капитана Платкова. Этими офицерами были начальник электроогневого отделения инженер-лейтенант Станислав Сынков и техник НКС (или БКС) лейтенант Николай Михайлов.
С лейтенантом Михайловым все понятно — неказистый, небольшого роста, не вызывающий уважения у личного состава и доверия у командиров, к тому же не женатый и не умеющий держать себя в определенных рамках при распитии спиртных напитков. Одним словом — безалаберный, он был не угоден ни командиру батареи, ни командованию дивизиона, ни командованию полка. Представился удобный случай и от него избавились. Но инженер-лейтенант Сынков почему? Статный, ладный, крепкий, подтянутый, отличный специалист и толковый офицер c высшим военным и инженерным образованием, тем более, что инженеров-ракетчиков в войсках не хватало. Инженер-лейтенант Сынков был морским офицером, окончившим Севастопольское военно-морское инженерное училище. И по злой воле рока (в лице Н.С. Хрущева, который резал корабли на металлолом, и Министра обороны, которому нужны были кадры для Ракетных войск) вместо того, чтобы бороздить просторы мирового океана на ракетном крейсере в качестве командира какой-нибудь ракетной БЧ, попал в 1961 году в наш темный и сырой лес на должность начальника электроогневого отделения 5-ой стартовой батареи. Здесь не было место ни морскому шику (ну какой морской шик мог быть в темном и сыром лесу и в близлежащих хуторах и селениях Прибалтики, это ведь не набережные и рестораны Севастополя, Одессы, Ленинграда, Владивостока, на худой конец, Мурманска или Петропавловска-Камчатского), ни морскому с золотыми позументами сюртуку с морским кортиком, вместо которых предстояло облачаться в затрапезный армейский мундир защитного цвета, сапоги и портупею.
Инженер-лейтенант Сынков тяготился своей наземной службой в темном и сыром лесу. Морская душа требовала простора, отсутствие которого приходилось компенсировать жагарским чепками, а морскую качку — обильными возлияниями, как со своими сослуживцами, так и с аборигенами. Инженер-лейтенант Сынков был крепким физически, в бытность курсантом Севастопольского военно-морского инженерного училища, занимался гиревым спортом и даже, говорили, был чемпионом Черноморского флота по гиревому спорту, поэтому стойко переносил алкогольные нагрузки и крепко держался на ногах. Один драматический случай, связанный со Станиславом Сынковым, который до сих пор в памяти тех, кто с ним служил, а иногда и пил.
Однажды в Жагаре он весь вечер пил с кем-то из местных аборигенов, а утром зашел в этот же чепок похмелиться. Буфетчица ему говорит, что человек, с которым он вчера пил, умер. На что он невозмутимо отвечает:
— Он умер, а я живой. 200 грамм водки мне.
Залпом выпил, поправил усики (как истинный моряк, он носил небольшие франтоватые усики) и вышел вон. И хотя он ни разу не попался командованию полка за свои «подвиги», ни разу не был объектом разбирательства, как некоторые другие молодые и не очень молодые офицеры, он был, если можно так сказать, в группе риска — причиной головной болью командира батареи, подчиненный, от которого в любой момент можно было получить неприятность. Инженер-лейтенант Сынков был неудобен и поэтому, как только появилась возможность, избавились от него. Естественно, что отношение Стаса (мы называли его Стас) Сынкова к службе не изменилось, ведь поменялась не служба, которой он тяготился, просто менялся наш темный и сырой лес на другой такой же темный и сырой лес. Но если у нас его сдерживало боевое дежурство, ответственность за боеготовность личного состава и техники, то с переводом в новую батарею, не несущую боевого дежурства и не имеющей техники, не стало и этих сдерживающих факторов. И если раньше инженер-лейтенант Сынков убывал в Жагаре после работы в дни, когда был свободен от несения боевого дежурства, комплексных занятий и прочих служебных дел, то с переводом в новую батарею стал ездить туда практически каждый день, не исключая и дней проведения КЗ батареей.
Мы, конечно, сочувствовали командиру батареи Омского полка, наблюдая за его безуспешными усилиями остановить своего начальника отделения, когда инженер-лейтенант Сынков вместо того, чтобы идти на комплексное занятие, в морской форме с золотыми позументами и с прицепленным кортиком залезал в кузов ЗИЛ-157, отъезжающего в 18.00 в Жагаре. В ответ на вопли командира батареи:
— Лейтенант Сынков! Вы куда! У нас комплексное занятие! Вернитесь!
Лейтенант Сынков поднимался с места и стоя, приложив руку к морской фуражке, четко отвечал:
— Инженер-лейтенант Сынков направляется на берег к своей возлюбленной Лаймуте.
И уезжал, оставляя возмущенного командира батареи на бетонке. Уволили его из армии в 1964 году уже из Майкопа, куда был переведен бывший Омский полк после возвращения Плунгенского полка с Кубы. После увольнения вместе со своей возлюбленной Лаймутей они вернулись в Литву, несколько лет он проработал в городе Электренай, а потом возвратились в Жагаре, где сейчас и обитают.
Конечно же, и участие в перевозке грузов для Плунгенского полка, и временное размещение стартовых батарей Омского полка в наших дивизионах, и некоторые кадровые перемещения — это только мелкие эпизоды из жизни нашего 867-го рп, связанные косвенно с операцией «Анадырь».
Главное событие 1962 года — это событие, связанное с Карибским кризисом, — приведение полка в повышенную боевую готовность (без стыковки головных частей к ракетам) и дежурство полка в повышенной боевой готовности. Вспоминая события 48 летний давности и 1,5 месяца проведенных на боевом дежурстве в повышенной боевой готовности, я могу сказать, что для меня, и для таких, как я, холостых офицеров, живших постоянно в дивизионе и выезжавших из дивизиона два-три раза в месяц, чтобы развеяться после боевого дежурства, ничего экстраординарного в 45-и суточном дежурстве не было — та же кровать в офицерской гостинице, та же летная норма в офицерской столовой, те же комплексные занятия, тот же личный состав батареи рядом, та же самая внутренняя готовность к немедленному действию — подготовке и проведению пусков ракет, только деньги целее были. Труднее было переносить 45-и суточное дежурство офицерам, имеющим семьи, жен и детей, и их семьям, хотя семьи и были приучены к двухнедельным дежурствам, к суточным занятиям и многосуточным ученьям своих мужей и отцов, но 45 суток в состоянии неизвестности и тревожном ожидании было, конечно же, сильной психологической нагрузкой.
«Вроде — все, как всегда: то же небо — опять голубое, тот же лес, тот же воздух и та же вода, только — он не вернулся…….».
Только 22 ноября 1962 года вернулись домой офицеры, да и то не все. Боевое дежурство в постоянной боевой готовности никто не отменял, и две батареи в дивизионе продолжили несение боевого дежурства уже в постоянной боевой готовности до субботы 24 ноября 1962 года, когда они сменились с боевого дежурства, а две другие — заступили на неделю на боевое дежурство. Кроме того, в подразделениях должны были оставаться ответственные.
Как частица того времени, остались в памяти шутливые строчки на злобу тех дней, рожденные в офицерской гостинице 2-го дивизиона Евгением Ермошкиным:
Сидел бы в Гаване, не шумел,
Мочил бы бороду у моря.
Ан нет, свободы захотел,
С американцами поспорил.
Может быть, сейчас, некоторым, эти стихи, вырванные из контекста всего стихотворения, покажутся антикастровскими, но это не так. Это просто «шутка юмора». У нас не было никаких интеллигентских рефлексий, сомнений, переживаний и размазывания соплей — ни сердца, ни руки не дрогнули бы, нажимая кнопку «Пуск».
1963 год. Можно сказать, что весь 1963 год стал годом практической реализации и внедрения в жизнь ракетных полков РСД опыта, приобретенного Ракетными войсками в результате подготовки и проведении операции «Анадырь». В качестве реализации этого опыта, — принципиальное решение командования РВСН о боевом применении полков из запасных позиционных районов с целью повышения живучести наземных дивизионов.
И связанная с выполнением этого решения — большая работа, которую пришлось проводить в 1963 году по рекогносцировке, выбору и утверждению запасных позиционных районов (ЗПР) для выполнения боевых задач и учебных запасных позиционных районов (УЗПР) для проведения учений с наземными дивизионами.
Для нашего 867 ракетного полка это решение обернулось не только работой по выбору запасных позиционных районов — боевых и учебных, укомплектованием стартовых батарей сборно-разборными стартовыми площадками СП-6 и автокранами (двух батарей) для их установки, но и проведением в июле 1963 года командующим 50-ой ракетной армией генерал-полковником Ф.И. Добышем опытного учения с полком на тему «Управление ракетным полком при нанесении ядерного удара в начальный период войны из запасного позиционного района». Об этом чуть позже.
Результатом «кубинского» опыта стало и расформирование в феврале 1963 года дивизиона транспортировки и заправки ракет и передача средств заправки вместе с личным составом в стартовые батареи. Были сформированы заправочные отделения. В стартовых батареях прибавилось 2 офицера, 3 сержанта и 9 солдат, а также 10 единиц заправочной и автомобильной техники. В 8-ой батарее начальником 4-го (заправочного) отделения стал капитан Иван Егорович Артюхин, а старшим техником лейтенант Петрунин.
Правда, сказав «а», задержались с «б» и не произвели забор компонентов ракетного топлива в подвижные цистерны окислителя и горючего, что было сделано только в 1965 году. Но и без этого включение заправочных средств в состав стартовых батарей было большим шагом вперед по повышению боевой готовности наземных дивизионов. Стартовые батареи стали полностью самодостаточными подразделениями, способными провести весь цикл работ по подготовке ракеты к пуску от установки ракеты на пусковой стол до заправки компонентами ракетных топлив. Личный состав батареи или, как его обычно называли при подготовке ракеты к пуску на боевой стартовой позиции — боевой расчет пуска, стал единым целым, подчиненным командиру батареи не только при подготовке ракеты к пуску, но и в постоянной боевой готовности, как неотъемлемая часть подразделения, за подготовку которой он нес личную ответственность.
Разделение ракетных полков на собственно стартовые батареи и заправщиков, ракетные дивизионы и дивизион транспортировки и заправки ракет, берет свое начало, я думаю, ещё в далеком немецком ракетном прошлом, из которого выросла первая бригада особого назначения (БОН) РВГК под командованием генерал-майора артиллерии А.Ф.Тверецкого. При формировании новых ракетных соединений — БОН РВГК в первой половине 50-х годов это разделение было продолжено. Возможно, тогда это не создавало особых проблем, учитывая тот факт, что на две стартовые батареи огневого дивизиона приходилась одна батарея заправки, находящаяся рядом. Проблема возникла, когда были сформированы ракетные полки РСД Р-12, в которых на два наземных ракетных дивизиона — 8 стартовых батарей — приходился дивизион транспортировки и заправки, размещавшийся в нескольких десятках километров от ракетных дивизионах. В нашем 867 рп, дивизион транспортировки и заправки ракет размещался в Добеле-2 в 25 км от 1-го дивизиона и в 40 км от 2-го дивизиона. Проблема была бы несколько сглажена, если бы батареи дивизиона транспортировки и заправки ракет размещались в самих ракетных дивизионах в готовности немедленно произвести забор КРТ со склада КРТ ракетного дивизиона и доставить их на стартовые позиции стартовых батарей. А не совершать многокилометровый марш с места постоянного базирования в ракетные дивизионы в боевой обстановке и на комплексные занятия, не только демаскируя, но и подвергая себя опасности ДТП. Парадокс был и в том, что в дивизионе транспортировки и заправки ракет не было даже боевого дежурства в постоянной боевой готовности. Фактически подобная штатная организация ракетных полков повторяла штатную организацию авиационных полков, где подразделения заправки самолетов горючим относились к подразделениям обслуживания и где были боевые эскадрильи и батальон аэродромного обслуживания с заправщиками. Но стратегическая ракета это не самолет, и подготовка ракеты к пуску это не подготовка самолета к вылету, а целый комплекс мероприятий, проводимый большим количеством личного состава в пределах строго ограниченного боевыми графиками времени и требующий слаженности и взаимодействия всего личного состава, задействованного в подготовке ракеты к пуску. «Кубинский» опыт и здравый смысл помогли это осознать и сделать правильные выводы в феврале 1963 года.
Еще одним следствием «кубинского» опыта стала организация инженерно-ракетной службы (службы ракетного вооружения) в каждом ракетном дивизионе в августе 1963 года. Событие чрезвычайно нужное и своевременное. Накопленный к этому времени опыт эксплуатации ракетного вооружения настоятельно потребовал принятия мер по ее улучшению; поддержанию ракетного вооружения на должном уровне; усиления контроля за состоянием ракетного вооружения и подготовкой личного состава. Один заместитель командира дивизиона по ракетному вооружению обеспечить всего этого был не в состоянии. Создание службы ракетного вооружения в дивизионах из квалифицированных инженеров-специалистов по каждому ракетному профилю (стартовики, двигателисты, электрики и заправщики) эту проблему сняло. Был обеспечен постоянный контроль за состоянием ракетного вооружения, оказание квалифицированной помощи стартовым батареям по технической и боевой подготовке личного состава батарей. В дивизионе появилась постоянная инструкторская группа. Кроме того, на офицеров службы ракетного вооружения — старших инженеров дивизиона была возложена обязанность по несению боевого дежурства сначала в качестве оперативных дежурных на КП дивизиона, а затем и в качестве командиров дежурных сил дивизиона.
Служба ракетного вооружения дивизиона возглавлялась заместителем командира дивизиона по ракетному вооружению (главным инженером дивизиона) и включала в себя трех старших инженеров: старшего инженера дивизиона по стартовому и двигательному оборудованию, старшего инженера дивизиона по электрооборудованию и старшего инженера дивизиона по заправочному оборудованию — инспектора по технике безопасности. В состав инженерно-ракетных служб (служб РВО) дивизионов были назначены наиболее опытные начальники отделений из стартовых батарей.
Во втором дивизионе старшим инженером по стартовому и двигательному оборудованию стал начальник стартового отделения 8-ой батареи ст. лейтенант А.Родионов. Старшим инженером по электрооборудованию — начальник электроогневого отделения 5-ой батареи ст. лейтенант Л.Капитонов. Старшим инженером по заправочному оборудованию был назначен я, заместитель командира 8-ой батареи по техчасти ст. лейтенант С.Ермолин. Тогда же старшим инженером по заправочному оборудованию 3-его (шахтного) дивизиона был назначен заместитель командира 5-ой батареи по техчасти ст. лейтенант В.Жданов. Но мне, в отличие от В.Жданова, не повезло, и в новую должность я не вступил. Выяснилось, что бывшему заместителю по техчасти командира одной из батарей подвоза и заправки расформированного дивизиона транспортировки и заправки ракет надо было, почти год, дослужить до увольнения в запас. И такую возможность ему предоставили, попросив меня подождать годик в прежней должности, чем сильно огорчили, тем более что за годик и со мной, и в батарее могло произойти всякие неприятности, которые могли повлиять на мое назначение. К счастью, ничего не произошло.
Возвращаюсь к проведенному в июле 1963 года командующим 50-ой ракетной армией генерал-полковником Ф.И. Добышем опытного учения с полком. Это было не только первое учение такого рода в РВСН, но и вообще первый выход 8-ми стартовых батарей полка в УЗПР, развертывание там и выполнение боевых задач (учебных), используя мобильные возможности ракетного комплекса Р-12. До этого мобильные возможности наших стартовых батарей выражались в том, что все агрегаты ракетного вооружения, за исключением пускового стола 8У217, были смонтированы или на автомобильных шасси, или изготовлены в виде прицепов. И в том, что два раза в месяц, во время комплексных занятий, автомобили из паркогаражной группы и средства доставки КРТ (две цистерны окислителя 8Г131 и одна цистерна горючего 8Г112) со складов КРТ дивизиона, выдвигались на боевые стартовые позиции батарей и возвращались назад после проведения комплексных занятий, проезжая всего около одного — двух километров. Такие перемещения не прибавляли практического опыта вождения водителям, но и сами водители, закончившие, как правило, автомобильные школы ДОСААФ перед призывом в армию, практически не имели опыта вождения крупногабаритной техники, буксировки прицепов. Было ясно, что для реализации мобильных возможностей комплекса Р-12 необходимо, в первую очередь, добиться такого качества практической подготовки водителей, которое бы позволило без происшествий совершить длительный марш в УЗПР, развернуться там и после выполнения учебных боевых задач вернуться назад. И хотя возможности практической подготовки водителей были сильно ограничены особенностями нашей службы, предпринятые меры в период подготовки к учению позволили, в общем-то, успешно справиться с поставленной задачей. В каждой батарее были проведены тренировки с водителями по практическому вождению закрепленных за ними боевых машин по территории технической зоны дивизиона. В том числе и установщиков 8У210, вождение которых вызывало особое беспокойство из-за особенностей конструкции установщика и отсутствие у водителей навыков управления подобного рода машинами при передвижениях на большие расстояния. Конечно, для получения нужного опыта водителями установщиков тренировок по вождению на технической зоне дивизиона было явно недостаточно, к тому же установщики не принимали участие в тренировочном марше, что тоже сказалось при выходе дивизиона на УЗПР на опытных учениях.
Кроме тренировок по вождению на технической зоне дивизиона, каждая батарея провела тренировочный марш в окрестностях дивизиона на расстояние около 50 километров, такое же, как до УЗПР. К сожалению, в силу специфики нашей службы (боевое дежурство, секретность, скрытность), без установщиков и прицепов (цистерн КРТ, дизельных электростанций, электропреобразовательного агрегата). Тренировочный маршрут батарей 2-го дивизиона: БСП дивизиона — п. Букайши — п. Пенкуле (на дороге Елгава — Лиепая) — п. Кроньауце — п. Тервете — п. Аугсткалне — БСП дивизиона. При проведении тренировок и марша отрабатывались новые для нас вопросы, которые раньше нас не касались, такие, как управление колонной на марше, слаженность и взаимодействие в колонне при движении. Перед самым учением с офицерами и водителями дивизиона было проведено занятие-инструктаж начальником автомобильной службы полка майором Зотовым, на котором он обратил особое внимание на особенности управления установщиком при совершении марша. Занятие было толковое, прошло почти 50 лет, а до сих пор в памяти сохранились эти злосчастные особенности.
При подготовке к учениям каждая стартовая батарея была укомплектована сборно-разборными стартовыми площадками СП-6, двухосными бортовыми прицепами для перевозки СП-6 и две батареи — автокранами для установки СП-6. Во 2-ом дивизионе это были 6 и 8 батареи (в 5 и 7 батареях были автовышки 8Т116). Предполагалось использовать автокраны поочередно, как и автовышки. Задача заключалась в том, чтобы научиться устанавливать СП-6 вовремя и качественно, в любой грунт и в любое время года. Научились…., но тогда в 1963 году задача частично облегчалась тем, что было лето. И все равно надо было лопатами выкапывать грунт, готовить место для укладки бетонных плит СП-6, а их было 8 — четыре плиты для установки и крепления на них пускового стола 8У217 и по две плиты под задние колеса установщика 8У210 и грунтовой тележки 8Т115. В период подготовки к учению каждая стартовая батарея на БСП провела занятие по установке СП-6 и пускового стола. Ракета на пусковой стол не устанавливали.
Немалое место при подготовке к учению заняли вопросы обустройства личного состава в УЗПР, организации размещения, питания личного состава, организации охраны и обороны стартовых позиций батарей и мест расположения других подразделений полка. Подразделений охраны в 1963 году в ракетных полках Р-12 еще не было. Думаю, что создание в ракетных дивизионах в марте 1964 года штатных подразделений охраны — рэзм, тоже было следствием как «кубинского» опыта, так и опыта проведения в нашем 867 ракетном полку первого опытного учения по выполнению боевой задачи из УЗПР. К учению готовилась не только техника батарей. Батареи укомплектовывались палатками для размещения личного состава, шанцевым инструментом — лопатами, ломами, кирками для обустройства стартовой позиции, где предстояло провести большой объем земляных работ по сооружению укрытий для агрегатов ракетного вооружения и установки СП-6. И еще масса дел, которые надо было заблаговременно решить, начиная от солдатских коек, матрасов и подушек, которые надо было взять с собой, бачков для воды и кончая сборными будками для туалетов. Это только батареи, а еще были тыловые подразделения дивизионов, которые должны были быть готовы в полевых условиях обеспечить нормальное питание солдат и офицеров
